Виктор Сонькин – переводчик, филолог-славист, преподаватель МГУ и руководитель мастерской перевода в Creative Writing School. Виктор работал письменным и последовательным переводчиком с сербскохорватского на английский в одном из подразделений ООН. Он участвует в международных конференциях, семинарах и переговорах в качестве синхрониста (русский-английский). Лауреат премии «Просветитель» в номинации за книгу «Здесь был Рим».
Нет, я, к сожалению, не в курсе ситуации с условиями работы синхронистов в ООН, но она меня не очень удивляет. К сожалению, по разным причинам престиж и ценность профессии устного переводчика падает, профессионалы высочайшего класса становятся менее востребованными. Это связано с разными причинами, отчасти с распространением автоматических и компьютерных программ, которые помогают при переводе (в профессиональных контекстах они пока не используются, но, скорее всего, день этот недалек), отчасти с увеличением числа людей, которые считают, что могут работать переводчиками, отчасти с тем, что международные языки общения (в первую очередь английский) становятся все более распространенными. В ООН и Евросоюзе все-таки много синхронистов, которые работают там на ставке (я боюсь соврать, потому что давно не слежу за их рабочей ситуацией) — при том, что это для устного переводчика вообще большая редкость; так что им еще повезло.
Должен уточнить, что в структурах ООН я никогда не работал синхронистом; я был переводчиком, который в основном переводил письменные тексты (с сербохорватского на английский), а время от времени (особенно в командировках) переводил последовательно. Синхронистом (в основном с сочетанием русский/английский) я много работал и работаю, но с моей ООНовской карьерой это напрямую не связано.
Я работал не в штаб-квартире в Нью-Йорке, а в ООНовской организации в Голландии. Им нужны были переводчики с сербохорватского (или, как оно называлось в организации, B/C/S, Bosnian/Croatian/Serbian) на английский; англоязычных людей с этой квалификацией очень мало, а взять человека без югославского бэкграунда, я думаю, было привлекательно. Сдал экзамены и попал.
С моей точки зрения, важно только то, что это довольно однообразная офисная работа, и к этому надо быть готовым. Впрочем, как устроена жизнь синхронистов в ООН, я знаю довольно плохо.
Методом исключения: на романо-германское мне идти не хотелось, потому что там, как мне казалось, неподходящая публика; на классическое я побоялся (наверное, зря), потому что было непонятно, кем можно после этого работать; на русское не пошел, потому что мне были интересны иностранные языки. А на славянском отделении на нашем филфаке бывают два, редко три языка в год; в наш год это были чешский и сербохорватский, я выбрал (по совету начальника курса) сербохорватский.
Я совсем не представляю себе рынок устных переводческих услуг за пределами англоязычной среды; мне приходилось переводить для людей из бывшей Югославии, но это были более или менее случайные, по знакомству контакты. Думаю, что услуги устных переводчиков не очень востребованы, а на филфак МГУ конкурс по-прежнему немаленький, в том числе и на языки южнославянской подгруппы (то есть сербский и другие варианты этого языка из бывшей Югославии, а также словенский, болгарский и македонский).
С коллегами-литературными переводчиками я во время работы не сталкивался. Некоторых коллег из стран бывшей Югославии, впрочем, знаю; мне кажется, что там проблема в том, что рынок еще меньше, чем в России. При этом некоторые выдающиеся литературные переводчики вполне признаны и известны, и, кажется, их труд немного лучше оплачивается, чем у нас.
При работе синхронистом очень важна помощь и поддержка партнера; я в основном работаю со своей женой, и в этом смысле мне легче. Важно быть в хорошей физической форме, следить, чтобы выступающих от тебя не загораживали, чтобы в кабинке не было слишком душно, чтобы люди, работающие с техникой, знали, что делают. К сожалению, часто не все зависит от переводчика.
В процентах сказать довольно сложно, но наши с Александрой Борисенко ученики — не только университетские, в последние годы и те, кто ходит на наши занятия в Creative Writing School — работают во всех лучших издательствах, издающих художественную и научно-популярную литературу (Corpus, Фантом-пресс, Синдбад, Альпина и другие). Среди них есть и знаменитые переводчики (если это слово вообще применимо к переводчикам) вроде Анастасии Завозовой, и совсем молодые. Почти никто, конечно, не делает это профессией в том смысле, что не занимается больше ничем — по финансовым причинам, о которых я уже говорил.
Издательства разные, и у них разные критерии и требования. «Дорого» в российском издательском бизнесе не бывает вообще, и этот пункт можно смело исключить. Кому важнее качество, а кому дешевизна — это надо в каждом случае смотреть конкретно. Я бы сказал, что при профессионализме издательской деятельности качество выходит на первый план (но это именно чистый профессионализм, а не коммерческая смекалка, потому что на успех издания качество перевода оказывает довольно небольшое влияние).
“Код да Винчи”, по крайней мере, не так жалко, как с великолепный роман Хелен ДеВитт “Последний Самурай”. Н. Рейн сотворила еще более страшное дело; к счастью, он потом вышел в хорошем переводе А. Грызуновой. Издательства выпускают переводы не очень высокого, а иногда откровенно паршивого качества, потому что читательский успех книги от качества перевода не очень зависит (это было хорошо видно на примере “Гарри Поттера”, где плохие и очень плохие переводы первых нескольких книг саги не помешали книжному сериалу стать феноменом и бестселлером — правда, не таким, как во многих других странах, но это уже не переводческая проблема). К счастью, есть издательства (например, Corpus или Альпина Нон-фикшен), которые относятся к качеству труда переводчиков небезразлично.
“Илиада” или “Махабхарата” или “Записки о галльской войне” написаны на мертвых языках, а пьесы Шекспира и “Божественная комедия” на языках, которые с тех пор несколько изменились. Русский литературный язык по сравнению с английским или тем более итальянским — язык довольно молодой, и в нем возрастные процессы идут быстрее. Кроме того, переводческие установки и практики тоже не стоят на месте; подавляющее число переводов XIX века (кроме некоторых поэтических, типа тех же “Илиады” Гнедича или “Одиссеи” Жуковского) устарели так, что сейчас читать их по разным причинам невозможно. Многие советские переводы неточны или — сознательно или подсознательно — отцензурированы. Несколько лет назад новый перевод сэлинджеровского корпуса М. Немцовым вызвал большие споры — но заодно показал, что перевод сэлинджеровской повести Р. Райт-Ковалевой довольно сильно отступает от оригинала. В англоязычном мире десятки переводов классических произведений (даже очень больших, таких, как “Война и мир”) — это норма. На польский язык “Мастера и Маргариту” до сих пор переводили пять раз. Надеюсь, что мы тоже придем к чему-нибудь подобному: это дает гораздо более объемное представление о зарубежной классике (и не только классике).
Моя точка зрения не очень популярна в профессиональной среде, но я уверен, что в ближайшее время никак не решить. Чтобы оплата перевода стала хотя бы чуть-чуть похожа на человеческие деньги, ставки должны вырасти не вдвое или втрое, а как минимум вдесятеро. Экономика издательского бизнеса сейчас такова, что это абсолютно невозможно. У этого есть положительные стороны: поскольку никаких золотых гор никто не сулит, переводом могут заниматься люди, для которых это любимое и увлекательное дело (а зарабатывать деньги придется чем-нибудь еще). Рекомендация Загота годится в случае с корейским языком, где два переводчика (если их два) смогут договориться между собой; в случае с английским языком это невозможно.
В обозримом будущем никакие; это вопрос не окружающей, а внутренней среды, готовность издателей вкладывать силы и средства в качество перевода и переводчиков.
Не думаю, что профессиональный художественный перевод может диктоваться модой.
Для художественного перевода это пока абсолютно неактуально; во-первых, автоматические системы ему нисколько не помогают, потому что в художественной литературе язык используется особым образом, который, в общем, напрямую мешает машинным технологиям; во-вторых, логистических или финансовых последствий от плохого художественного перевода ждать сложно (иногда бывают политические, но это тоже скорее курьез).
Против подводных камней основная рекомендация — внимательно читать договор, договариваться с издательством о прояснении всех непонятных или нежелательных пунктов. Вот, собственно, и все, остальное прямолинейно: подписал договор, перевел, поработал с редактором, вычитал верстку.
Ни в коем случае. У многих отличных переводчиков нет никакого профессионального образования. Некоторые из лучших переводчиков советской эпохи — В. П. Голышев, например — тоже никакого гуманитарного образования не имели.
Книг много, и если не браться без разбора за книгу о чем-то, чего ты не представляешь, избежать этого несложно. А со стилистикой можно ошибиться независимо от возраста и стажа, это дело довольно непредсказуемое.
В духе «писать только прилагательными» никаких методик нет. А справиться со стилистикой автора мы, скажем, учим уже много лет — иногда успешно, иногда не очень. Это, собственно, и есть задача и функция переводчика художественной литературы.
Смотря какому. Ну с редактором переводчик неизбежно общается, да? А если издательство (заказчик) потом обращается к этому переводчику еще раз с новым заказом — это тоже фидбэк.
Издательство предложило, и я согласился, потому что это, помимо прочего, был хороший шанс поработать над переводом вместе с учениками (Александром Бердичевским, Мариной Костионовой, Олегом Поповым). К идеям Талеба я более чем равнодушен (а Олег Попов, профессиональный математик, находил там и существенные логические ошибки); ну то есть сама-то идея «черного лебедя» неплоха, но целой книги для описания она не заслуживает. В процессе нашей работы у издательства «Иностранка» сменились хозяева, и последнюю версию редактуры мы просто не видели. Меня до сих пор иногда спрашивают, откуда я взял слово «гуглировать». А это не я (и не мои коллеги-переводчики).
За последний год мы с Александрой Борисенко подготовили к изданию сделанный уже давно перевод романа Патрисии Данкер «Джеймс Миранда Барри» для издательства «Синдбад» и перевели (это второй перевод) старый роман Джулиана Барнса «До ее встречи со мной» (для издательства «Азбука»; он еще не вышел). Кроме того, я перевел на английский аудиоповесть Дмитрия Глуховского «Пост» для портала Storytel и книгу «Революция» банкира Олега Тинькова. В издательстве Corpus в конце прошлого года вышел очередной сборник детективных рассказов — завершающая часть трилогии «Не только Холмс» и «Только не дворецкий!» под названием «Криминальное чтиво и не только» — который на протяжении нескольких лет готовили наши с Александрой Борисенко студенты МГУ. Кроме того, для этого же издательства я готовлю собственную научно-популярную книгу.
По-русски до сих пор основной литературой на эту тему остаются книги К. Чуковского “Высокое искусство” и Н. Галь “Слово живое и мертвое”. Их обязательно надо прочитать любому переводчику, держа в уме, что многие тезисы авторов спорные, личные или устаревшие.
Комментарии 0